Исповедь королевы Эленор (У Маршака не только заглавие не такое, как в оригинале ) Королева больна, и неможется ей,
и предчувствует смертный час
и из Франции ждёт святого отца,
чтоб грехи отпустил и спас.
И сказал Марешалю-графу король,
Марешалю-графу сказал:
«Королева ждёт святого отца,
чтобы ей язык развязал.
Вы французским монахом оденьтесь, граф,
а другим я оденусь сам,
чтобы, нас признав за французских отцов,
Элинор исповедалась нам».
«Сохрани вас Господь! — молвил граф Марешаль. —
То — обман и великий стыд!
Эленор-королева узнает меня
и повесит меня, не простит».
Государь сердито взглянул на него,
и лицо отвернул тогда,
и поклялся на скипетре и мече,
что не будет графу вреда.
И французским монахом оделся граф,
государь оделся другим,
чтобы, их признав за французских отцов,
Эленор исповедалась им.
«Если вы французы, святые отцы,
то приблизьтесь сюда, прошу.
Если вы англичане, не смейте лгать:
за обман вас жизни лишу».
«Нет, из Франции мы, нет, из Франции мы,
из-за водного рубежа.
Здесь ни слова ни с кем не сказали пока —
только с вами теперь, госпожа».
«То мой первый грех, мой великий грех, —
перед вами не утаю, —
что в дороге сюда моей граф Марешаль
взял до свадьбы невинность мою.
Это первый грех, мой великий грех,
и гореть мне в аду за него».
«Милосерден Господь», — молвил граф Марешаль,
и щемило сердце его.
«А второй мой грех, мой великий грех, —
перед вами не утаю, —
на груди семь лет я носила яд,
чтобы высыпать королю.
Это грех второй, мой великий грех,
и гореть мне в аду за него».
«Милосерден Господь», — молвил граф Марешаль,
и щемило сердце его.
«Есть и третий грех, мой великий грех,
и его Господь не простит:
отравила леди я Розамунд, —
моя совесть о том болит.
Вы найдёте двух малюток-детей,
как пойдёте сейчас к королю.
Тот, кто старший из двух — Марешаля сын,
и его как душу люблю.
Тот, кто младший из двух — это Генри сын,
и его совсем не люблю.
Он как бык, как бык, чересчур лобаст,
он сутул, как вепрь-нелюдим...»
«Ничего, — ответил Генри-король, —
больше мною зато любим».
Он монашеский куколь отвёл со лба
и предстал под златом венца.
Королева же свой опустила взор
и не смела поднять лица.
И сказал Марешалю-графу король,
Марешалю-графу потом:
«Не клянись я на скипетре и мече,
умерли бы вы, граф Гийом».