Форум

Pellegrino пишет:

цитата:

Сделаем!

Лучше поздно, чем ещё позже!

цитата:

Ну, пришла я, а самой-то еще нету. Вижу, все благополучно, еврейный лакей двери отпирает, новая собачка бегает, хорошенькая, как купидон. Цветов всюду наставлено гибель, по комнатам англичанка ходит, за прислугами смотрит. Ну, значит, все слава Богу, взят, значит, американец за зебры.

(«Авантюрный роман»)

цитата:

Она, собственно говоря, не была больна. Она спаслась в санаторию от домашнего хаоса.
– Не надо сердиться! – кротко уговаривала ее Мари. – Надо быть паинькой, надо кушать суп, чтобы скорее поправиться и ехать домой, где бедный маленький муж скучает о своей маленькой жёнке и детки плачут о своей мамочке.
Мадам Калю вспомнила о своем муже, плешивом подлеце, содержавшем на ее счет актрисёнку из «Ревю», вспомнила сына, подделавшего под векселями её подпись, дочь, сбежавшую к пузатому банкиру, и бросилась с кулаками на кроткую Мари.

(«Чудо весны»)

И один рассказ целиком!

Н. А. Тэффи

Звонари

Обещал дяденька приехать в субботу к вечеру, чтобы вместе потом разговляться, да разлив удержал, и поспел он только к четвёртому дню праздника.
Приехал весёлый.
Дом куропеевский встретил его радостно. Все двенадцать окон, что выходили на соборную площадь, сверкали на солнце свежевымытыми стёклами, звенели, отражая колокольный звон, и празднично сквозили на них сине-подкрахмаленные занавески.
Забрал свои кульки, вылез из тарантаса.
Дёрнул за звонок. Ещё и ещё. Что-то долго не отпирали.
Высунулась девка, какая-то точно одурелая.
— Ась?
— Не ась, а здравствуйте.
— Ась?
— Ваши-то дома?
— Ась? Дома, дома. Пройдите в зальце.
Дяденька расчесал бороду. Вошел.
Навстречу ему выплыла сестрица Анна Егоровна с Нюточкой. У обеих уши завязаны и из повязки вата торчит.
— Здравствуй, голубчик... — чмок-чмок, — воистину... Ась? Чего долго не ехал? Что? Чего?
— Да что вы — распростудились тут все что ли?
— Чего? Ты громче говори. Да пойдем на ту сторону, ко мне в спаленку. Там все-таки легче.
— А сам-то где? — спрашивал дяденька.
Но Анна Егоровна только щурилась, жмурилась и вела его по комнатам. Нюточка за ними.
Пришли в спаленку.
Анна Егоровна развязала платок, вынула из ушей вату и паклю.
— О-ох! О-ох! Сам-то под периной, и две подушки сверху навалены. Иди, Нюточка. Растолкай папеньку.
— И где вас тут угораздило простудиться-то?
— О-ох! О-ох! И не простужены мы, а звон нас донял. Четверо суток с утра до вечера гудёт! Везде на Святой любителям звонить разрешается, ну эдакого, как в нашем городе, — нигде нет. Сапожник Егоров и трубочист Гвоздёв. Один гудит, другой очереди ждет. И как у них головы не треснут! Житья от них нет, хоть из дому беги!
Вышел хозяин.
— Христос воскрес! Да вот, братец, беда какая! И куда денешься? Не в трактире же мне, семейному человеку, сидеть прикажешь! Оглохли, как есть оглохли!
— А ты бы с ними поговорил, со звонарями-то с этими... Либо нажаловался бы куда.
— Да кому нажалуешься-то? Это их право. Я их безобразников-то уж два раза призывал. Раз по двугривенному дал, другой по полтиннику, чтобы передохнуть дали.
— Ну, и что же?
— Ну и ничего. За двугривенный полчасика, действительно, помолчали, а за полтинник так будто на зло еще громче растрезвонились. Мы Глашку к ним посылали. Так они ей велели сказать, что меньше, как за восемь гривен, и разговаривать не станут. Нам, говорят, не расчет. Мы, говорят, время упустим, а там опять жди целый год.
Дяденька подумал, почесал в бороде, усмехнулся и говорит:
— Неправильно вы за дело принялись, оттого у вас так и получается. Они — народ коммерческий, смекалистый. Вы ведь что? Вы, покупатели, тишину от них купить хотите. Вот они вам цену и нагоняют. Полтинник, восемь гривен. А там, глядишь, как насядут хорошенько, так и по целковому отвалите. Неправильно вы дело поставили.
— А как же быть-то?
— Не тишину от них покупать надо, а звон...
— Да куда его, батюшка, помилосердствуй! И без того...
— Ничего вы не понимаете. Я вам за полтинник спокой куплю. Глашка! Зови сюда звонарей.
Через десять минут звонари стояли в прихожей. С чёрным носом — Гвоздёв. С красным — Егоров. Дяденька вышел к ним.
— Здорово, ребята! Это вы так расчудесно трезвоните?
Оба носа, и чёрный и красный, обиженно фыркнули.
— Что же, что трезвоним?
— Мы в своих правах...
— Где ни доведись...
— И везде разрешено, а у вас вдруг не смей.
— И нигде этого не видано...
— Да что вы, братцы? — удивился дяденька. — Я вас что-то не пойму. Я вас поблагодарить позвал, потому как по соседству звоном вашим пользуюсь. Глашка-а! Принеси водочки, звонарей наших любезных попотчевать. Люблю, я братцы, смерть люблю хороший благовест! Ну, и звоните же вы, прямо, как по нотам! Заслушаешься! Я и нашим говорю, что это, мол, вас только сначала укачало, а, вы, говорю, вслушайтесь, как следует, так ещё спасибо скажете. И что же вы думали, сегодня сестрица-то говорит: «А и правда, приятно звонят». А Гаврила Петрович так приказал завтра с утра окна раскрыть. Мне, говорит, особливо утром приятно.
Чёрный и красный носы засопели смущенно.
— Пусть дадут рупь, — хрюкнул чёрный, — за рупь могу и совсем бросить.
— Ежели по рублю... — просипел красный.
Дяденька удивился.
— Да что вы, голубчики, за что обижаете? Я вон в прошлом году пять целковых предлагал, охотника искал у себя в Мамадыше, чтобы хорошо звонил. Не нашлось. Тренькали, да без всякого ладу. Я, братцы, вам каждому полагаю по двугривенному в день. Звоните. Только, чтобы как следует. Как один, значит, отзвонил, так другой сразу за верёвку. Я не жмот, а денег даром платить не люблю.
Красный нос хлюпнул. Чёрный поскоблился коричневым ногтем.
— Не маловато ли будет, ваша милость?
— Поищите, кто вам больше даст.
— Обидно! А когда начинать-то?
— Сегодня и начинайте. За полдня получите по гривеннику.
— Ишь, какой ловкий! Мы теперь уставши, всё утро звонили, хоть по пятиалтынному дай.
— Я, братцы, тоже деньги-то не сам печатаю. Не хотите, не надо. Наше вам с кисточкой.
Дяденька повернулся и вышел.
Весь вечер была тишина.
Куропеевы благодушествовали. Раскупорили уши, заказали пирог с налимом.
Утром начался благовест.
Но к трём часам неожиданно прекратился, звонари явились для переговоров.
— Воля твоя, обижаешь ты нас. Над нами вон и ребята смеются. За двугривенный работай для него весь день!
— Что ж, братцы, так договаривались.
— Тёмного человека обойти легко.
— Попробовал бы сам, коли так просто.
— Всю головушку за день-то разломит...
— Рука онемеет.
— Сказано двугривенный. Не хотите — не надо.
— Эдак обижать...
Ушли.
Тишина. Благодать.
— Чего это и другие-то никто не звонит?
Вечером под колокольней завопили голоса. Драка. Это звонари, сторожившие колокольню, вздули какого-то любителя, хотевшего позвонить.
Никого не пускали.
— Живоглотову душу радовать не дадим.
Дежурили четыре дня с утра по позднего вечера. Никого не пустили и сами не звонили.
Когда дяденька уезжал восвояси, оба звонаря — и Егоров, и Гвоздёв — подошли к крыльцу, подбоченившись.
— Что? Купил дешево? Повеселил душеньку?
— Что поделаешь, ребята, — подмигивал дяденька провожавшим хозяевам. — Ничего не попишешь! Надо бы мне сразу согласиться, а я вон поскупился, а потом заупрямился. Ну, сам себя, значит, наказал. На будущий год приеду, тогда сговоримся. Не поминайте лихом!

Тёмного человека обойти легко!